Я оказался с другой стороны баррикад Интервью: Сергей Моложавый, генеральный директор ФГУП “Технопромэкспорт”

Гендиректору ФГУП “Технопромэкспорт” Сергею Моложавому не нравится закон о ФГУПах, соавтором которого он был
Два года назад Сергей Моложавый удивил многих: он покинул пост замминистра имущественных отношений ради малоизвестного ФГУПа с труднопроизносимым названием. Бывший организатор приватизационных аукционов по “ЮКОСу” и “Норникелю” мог бы рассчитывать на более интересные предложения. Но оказалось, что руководить компанией, построившей в свое время Асуанскую ГЭС в Египте, не так уж скучно. В интервью “Ведомостям” генеральный директор ФГУП “Технопромэкспорт” рассказывает о том, как его компания помогает государству установить контроль над “Газпромом” и вынашивает амбициозные планы в отношении “Силовых машин”.
— Почему вы сменили успешную министерскую карьеру на управление таким специфическим предприятием?
— Честно говоря, когда я думал о своей жизни после ухода из Минимущества, то рассчитывал на пост вице-президента какой-нибудь крупной корпорации. К осени 2003 г. я решил, что пора искать что-то новое и кто-то из знакомых просигналил о конкурсе на должность гендиректора “Технопромэкспорта”. Требования — опыт руководящей работы не менее пяти лет, знание иностранных языков, допуск к гостайне. Сначала мне показалось, что это неравноценная замена, но, с другой стороны, сразу становишься первым лицом, пусть и в ГУПе.
— В каком состоянии была компания, когда вы принимали дела?
— По финансовым показателям она была в хорошем состоянии. Но было видно, что через три-четыре года благополучие закончится. Новых контрактов не было, прежние уже завершались, а развивать бизнес в России у прежнего руководства, привыкшего к работе за рубежом, не получалось.
Я оставил практически всю прежнюю команду. В инжиниринге ведь самое ценное — это люди и предыдущий опыт. Если ты за границей выходишь на какой-то тендер по строительству электростанций, то без ссылок на строительство еще 5 таких станций тебя к тендеру просто не допустят. А у нас референции на 400 объектов, что позволяет успешно развивать бизнес за рубежом. А теперь и в России мы получили ряд крупных контрактов: достройка Северо-Западной ТЭЦ, строительство станций в Иваново и Сочи. Кроме того, мы взялись за строительство второй очереди ТЭЦ в московском “Сити”. Кстати, многострадальную дамбу в Питере тоже мы достраивать будем.
— Почему же вам интересны проекты в России?
— Хотя бы тем, что они появились. С конца 1980-х гг. новые станции фактически не строились. Большинство ТЭЦ работают на мазуте и угле. Мы же строим современные газовые станции. У них КПД 50% — на 20% выше, чем у ТЭЦ старого типа. Плановая рентабельность у нас обычно 5%, а чем российский рынок хуже? Если строительство Ивановской ТЭЦ стоит $220 млн, то наша прибыль должна составит около $10 млн.
— А насколько велик этот бизнес?
— Портфель исполняемых заказов на сегодня — $2,9 млрд, при этом контракты на $900 млн мы подписали в прошлом году. Правда, сейчас рубль окреп, отечественное оборудование по цене вплотную приближается к европейскому. Недавно участвовали в тендере на постройку линии электропередачи в Саудовской Аравии. Из 12 участников мы по ценам оказались на 5-7-м местах, а первые места у китайцев и корейцев. Это наши главные конкуренты сейчас.
— А что умеет делать российская промышленность?
— Турбины, генераторы и котлы. У этого оборудования колоссальная надежность, чем оно во всем мире и славится. Кстати, идея продажи “Силовых машин” Siemens возникла у “Интерроса” как раз из-за желания получить передовые западные технологии. Прежний руководитель “Силовых машин” Евгений Яковлев говорил, что компании нужно $200 млн на новые разработки. Когда государство тему Siemens заблокировало, он предложил сделать допэмиссию акций на эту сумму в пользу государства. Но оно оказалось не готово их выкупить. Поэтому сейчас обсуждается идея Единой машиностроительной корпорации с госучастием: 25% остается у “Интерроса”, на 25% претендует Siemens, еще 25% — у мелких инвесторов. Остается вопрос, кто же от имени государства купит оставшуюся долю.
— Может быть ваш ФГУП?
— Стать собственником крупной энергомашиностроительной компании всегда интересно, но все зависит от условий. Мы не готовы быть “спящим” акционером. Абсурдна ситуация, когда на зарубежных тендерах мы и “Силовые машины” конкурируем друг с другом. Не хотелось бы, чтобы “Силовыми машинами” управлял какой-то наш конкурент — Siemens или еще кто-то. Правильнее было бы заключить стратегический альянс, чтобы “Технопром”, имея опыт внешнеторговой деятельности и финансовые ресурсы, выступал за рубежом как дистрибутор “Силовых машин”. Но пока решение на государственном уровне не принято.
— Когда завершится акционирование ФГУП “Технопромэкспорт”?
— Надеемся, что до конца 2005 г. Проблема в том, что мы участвуем в процессе установления госконтроля над “Газпромом”. Мы же учредители “Роснефтегаза”, который владеет 100% акций “Роснефти”. Если бы “Роснефтегаз” на 100% принадлежал правительству, это было бы нарушением Гражданского кодекса. Там сказано, что акционерное общество с единственным учредителем не может быть собственником 100% акций другого АО. То есть наша одна тысячная доля в “Роснефтегазе” обеспечивает юридическую чистоту сделки. С одной стороны, лестно, что нам оказали доверие. С другой — мы стали заложниками этой схемы. Пока не появится другой акционер, которому государство могло бы доверить “Роснефтегаз”, нас держат в статусе ФГУПа. Но раз выбранную схему менять нецелесообразно. В такой крупной сделке любое изменение может вызвать миллион вопросов.
— Что изменится после акционирования?
— Если бы “Технопром” существовал в форме АО, было бы гораздо проще работать. Когда сам работал в Минимуществе, чиновники к руководителям ГУПов относились примерно как в советское время к продавцам в магазинах. Им платили 90 руб. в месяц, потому что “остальное они себе все равно наворуют”. Руководителей министерств и ведомств периодически нужно сбрасывать на пару лет в бизнес, чтобы они посмотрели изнутри, как работают их документы. Я ведь участвовал в создании закона о ГУПах. Цель была — ограничить “этих ворюг-директоров” со всех сторон. Теперь я оказался с другой стороны баррикад. Все сделки свыше 50 000 МРОТ (около $170 000) должен согласовывать с Росимуществом — это при обороте компании почти в $500 млн. Оперативность принятия решений, мягко говоря, снижается. Кроме того, после преобразования в АО сможем привлекать средства на рынке. Словом, заживем, как нормальное коммерческое предприятие.
— Вот тут-то его и можно будет приватизировать?
— Многое зависит от того, как будет развиваться ситуация с Единой энергомашиностроительной корпорацией. Если ее решат создавать без участия “Технопрома”, то, наверное, его можно будет продавать. Но я лично считаю: сейчас ни один нормальный бизнесмен не купит компанию за реальную цену. Стоимость нашего бизнеса сегодня — порядка $600-700 млн. Она складывается из денег на наших счетах, референций и портфеля заказов. Немного найдется желающих купить за $700 млн вывеску, 300 специалистов и два десятка контрактов, которые можно исполнить с прибылью, а можно и с убытком.
На мой взгляд, государству, если оно хочет выручить реальные деньги за приватизацию крупных перспективных компаний, торопиться не следует. Когда-то менеджмент Магнитки предлагал выкупить контрольный пакет у государства за $30 млн. Государство не спешило — и продало его за $700 млн. Думаю, с нами аналогичная ситуация может произойти. За компанию, владеющую генерирующими активами и солидной долей в Энергомашиностроительной корпорации, можно выложить и $1 млрд.
— Будет ли вас поддерживать государство после приватизации?
— Нам государство и сейчас не помогает. Вот на днях читаю в газете, что какой-то высокопоставленный чиновник из США посетил товарища Каддафи, который передал ему приглашение Джорджу Бушу посетить Ливию с официальным визитом. Мне становится понятно, почему ливийский заказчик объявил нам две недели назад, что он не желает отдавать российским производителям проект на $600 млн. Известно, что интерес к ливийскому проекту проявляет американская Bechtel. А Россия в это же время закрывает свое торгпредство в Ливии — из экономии средств на его содержание.
Есть и другой пример. В декабре прошлого года наш президент посещал Индию. К счастью, я заранее узнал о визите и, написав десяток писем в администрацию президента и МИД, добился включения в делегацию. На официальных переговорах все российские бизнесмены были представлены руководству Индии. И через три месяца после визита Путина мы выиграли тендер на $450 млн. Конечно, наше предложение было объективно лучшее по цене, но и политическая поддержка оказалась весьма кстати. Статус госпредприятия производит впечатление на восточные правительства. Там ожидают, что государство будет ходатайствовать за нас, защищать наши интересы. И когда этого не происходит, это вызывает удивление: почему те же американские и китайские чиновники не стесняются лоббировать свои компании, а наши молчат, считая это зазорным?
— А почему так получается, как вы считаете?
— Вплоть до последнего времени руки, видимо, не доходили до формулирования внешнеэкономической доктрины России. Сейчас, похоже, никто не отвечает за внешнеэкономическую политику. Просто надо поставить перед чиновниками задачу — решать за рубежом не только политические, но и экономические проблемы, отстаивать интересы российских предприятий. Думаю, встреча Путина с руководителями российских посольств в прошлом году задала импульс для перестройки этой системы.
— В общем, получается, не от хорошей жизни вы обратили внимание на российский рынок?
— Да, конкуренция в электроэнергетике по всему миру обострилась. Станций строят все меньше — в основном идут заказы на ремонт, реконструкцию. Есть страны, которые вообще отказываются от строительства электростанций из экологических соображений (например, Кипр). Соответственно, бизнес усложняется.
В России мы тоже рассчитываем зарабатывать преимущественно на ремонте и реконструкции. По нашим оценкам, до 2010 г. размер этого сегмента рынка составит $5 млрд. Мы рассчитываем на 30% от этой суммы. С другой стороны, если мы знаем, как построить электростанцию дешево, почему бы нам не построить ее для себя? Как раз по таким соображениям мы взялись за проект в “Сити”. По нашим расчетам, этот проект окупится максимум через семь лет. Чем хороша российская энергетика в сравнении, например, с африканской? В Мозамбике или в Нигерии если ты построишь ТЭС, то будешь продавать только электричество. А в России — и тепло, и горячую воду, и пар. Продажа пара нефтеперерабатывающему заводу приносит столько же денег, сколько продажа электричества. Так что российская энергетика не зря интересует частных инвесторов.